Елена Слаутина
Егор и Маняша
Поморская история
От автора:
В рассказе использована речь народов Поморья.
Запонадобилось Куликам свою кровиночку Маняшу в замужество
пристроить. Чего ради время напусто тратить в девках. Сваты своё
отхорохорили, отшумели, да, по рукам ударимши, заключив рукобитие,
на Покров Пресвятой Богородицы свадьбу-то и застолбили.
Еще собаки не отбрехали в след “купцам”, а Маняша срубленным
деревцем в ноги батюшке повалилась:
-- Тятя, родненький, не губите!.. Вы же на погибель меня толкаете к
нелюбимому да ледяшшному! Он же жабеня злобный, до чужого добра
жадник загребушший. Мамка его - раскоряка толстенная,
скупяшшая-перескупяшшая. Им же чужая боль не в печаль, а в радость.
Залилась в долони слезами девонька, да только слёзы её могли землю
прожечь, а не отцово сердце.
Крепко затворены глаза родителя были, не хотели узреть они тоски
лютой в глазах дочери. Деревянной мордой просопел:
-- Испотакали дуру! Ишш зауросила! Не вичикай, гленько в достатке,
как за высоким тыном загородишси...
Исподлобья грозно глянув, тяжелым ходом вышел родитель во двор, а
Маняша так и осталась горьким комочком на полу. Не посмела она
признаться, что сердце её кузнецу Егору давно отдано. Знала - убьет
тятя и его и её. Не ровня Егор её роду.
Со строгим форсом, по всей степенности готовились к свадьбе. Матушка
сундуки с приданым на десятый раз облюбовывала, переглядывала;
вздыхая, укладывала обратно. Батюшка наливками янтарными и солониной
амбары заполнял, да покряхтывал сытно от вида чуть прогнувшихся под
тяжестью полок.
Только Маняша как мертвая. Изголовье в слезах отяжелело, сама -
словно в стужу озябла. Не могла она Егору весточку послать, он до
Покрова с отцом на заработки подался. Как чувствовал - уезжая,
сказал:
-- Горлинка моя, возвернусь с деньгами, нараз к отцу твоему с
поклоном приду, за тебя и себя просить буду.
-- Не отдаст он меня. Он в вашу сторону взаболь ле нарошно не
глянет...
-- Мне не нать жития без тебя!
А теперь и побежала бы, да некуда. Хошь стой, хошь ложись, только
крепче держись. И сроку не то что месяцы, дни остались считанные. Не
вытерпело более страданий сердце Маняши, понадеялась на жалость
родительскую и созналась в полюбови взаимной:
-- Бейте меня, треплите, хошь убивайте, но только изгасла я по
Егору...
От злобы в глазах у батюшки пестро стало. Кулаки, как тараканы на
постоялом дворе, несчетно посыпались на худенькие плечи Маняши. И
если бы не повисла, закрывая собою дочь, всем телом на руках отца
матушка, убил бы.
А ночью, очнувшись от боли, доползла Маняша до сенника и полоснула
отчаянно и остро серпом по шее. Там её и нашел утром отец.
Не видала дочь, как отец, изхлестывая в пену лошадей, гнал их. Как
валялся в ногах лекаря, так совсем недавно в его ногах просила
помощи Маняша. Как медведем-шатуном громил потом настойки да
наливки, приготовленные для веселой гозьбы.
На длинном своем хвосте и до Егора сорока весть о беде донесла.
Сразу в дорогу собрался, как подранок от убийцы, так он к Маняше
заторопился.
Ворвался он в Куликовский дом. Глаза в глаза с хозяином в хлёст. И
такая немая битва между ними взыграла, что понял Кулик - не отступит
кузнец, все порушит, но не отступит.
-- Она теперь моя. Сунетесь - как шарну, укотошаю нараз!
Сгреб осторожно своё сокровище, обнял - от всего света огородил и
полуживую, слабенькую Маняшу из дома понес.
Тоненько завыла, запричитала мать:
-- Ох те мнеченько! Егорша, не выгаляйся, не жилец она. Пусть хоть в
родных стенах помрет...
Промолчал в ответ, только и подумал, что если оставит, то живой уже
не увидит её никогда.
Отшумела деревня. В спокой улеглись кривотолки да пересуды.
Как малое чахлое дитя выходил Егор свою горлинку. Дом просторный с
отцом и братьями через год поставили, и тихую свадьбу сыграли. А еще
через год двух сыновей Маняша родила. Фролом и Данилой нарекли.
Прожили Егор и Маняша в любви и согласии долгую жизнь. Только иногда
студеной болью ныл шрам на шее горлинки - плата за свою любовь.
Послесловие
Ни убавить, ни прибавить ни словечка, и не заменить ни единого. И
по-настоящему сказово! И без признаков стилизационных вообще. А для
этого очень и очень надо поскорбеть, всё через себя пропустить. Как
от соблазна стилизационного трудно удержаться в таком "окияне"
богатств словесных народа. А начинаешь играть-самоигральничать ради
словца, оборота, и по каплям в строчки неправда, придуманность,
"авторство" вползает. А тут так всё здорово! Как любили старые
филологи да искусствоведы выражаться: единство формы и содержания.
Читал и вспоминал, как в Архангельске, в уничтоженной ныне
деревянной Соломбале и на севере Вологодчины за старухами записывал
в тетрадки. Сидим с бабушкой Фелицатой в брошенной совершенно
деревне у озера. У печи сидим открытой, с лучиной - керосин она
берегла для лампы. На дворе тридцать градусов мороза. Она мне
сказывает, я словечки отмечаю, да переспрашиваю, расспрашиваю. Она
смеется. Смешно ей, что не сразу что-то пойму. И приговаривает
старая, а я слышу в речи её древлие дифтонги, ещё киевские: "Повести
временных лет", "Слова о полку Игореве". "Та я не роусьска"... Вон в
какие дали корнями уходит речь поморская. Я слушаю ту речь, а у
самого марушки по спине бегут. И вправду, как в тех веках очутился!
И был у меня даже случай один записан архангело-соломбальский, про
женихание тайное, похожий на этот сказ твой. Только там по-другому
закончилось - паренька вместе с прочим народцем местным сгребли
энкаведэшники и на каторгу, на строительство Северной Печёрской
железной дороги укатали. А та "северна печерьска" дорога особая -
там под каждой шпалой косточки лежат. Так поморы сказывали.
Андрей Можаев
Поморы не знали крепостного права и монголо-татарского ига. К
свободолюбивым поморам даже царские чиновники обращались только по
имени и отчеству (а в остальной России людей называли по
уменьшительным прозвищам). Решения "Поморского Мира", где они были
наделены большими полномочиями, не решился отменить даже Иван
Грозный. А знаменитые поморские личности: Михаил Ломоносов,священник
Иоанн Кронштадтский, Ермак Тимофеевич, Семен Дежнев.
А если взять речь их: мысли точные и красивые, без снобизма, с
достоинством, с цоканьем-оканьем, заменой "щ" на "шш": "Ой,
доценька, боцёк болит, а нать пойти быцька напоить". "Ишш трешшит
квашонка..."
|