Давид Паташинский

Никогда в Париже 

*** 

Последнее время стало холодно жить,

последние песни поет молодой рассвет.

А ты держи меня, спать уложи.

Не говори, что состоим в родстве.

Это родство душ убивает хуже любви.

Жена, муж. Вареные соловьи

пустых сердец уже не дают дрозда.

Такая судьба. Оказалась тоже пуста.

Если горит, это горит звезда.

Как правило, на самом конце креста.

Последнее время ляжет на горло сну.

Если воем, значит, зовем весну.

Если холодно, значит, ложимся спать.

Знаешь, куда во сне придем умирать,

в какую страну, где нас забыли все,

в густой траве, на речной золотой косе.

***

Цитрусовые восходы. Яблочные закаты.

Мир мой стал одинаков.

Коды вечерних улиц. Капли дождей печальных.

Мы уже не вернулись.

Маковые рулеты. Вкус утренней сигареты.

Если тепло, то лето.

Каменные скамейки. Глиняные дороги.

Пруд. Бегут водомерки.

Вдаль перестуком пальцев

льется вчерашний поезд. 

В городе постояльцев

солнце давно погасло.

Я бы и сам остался

там, где еще тепло есть,

да пожелтевших прошлых

перегорело масло.

***

На манжете записал четверть слова, две улыбки,
лестниц мертвую гармонь надувая на бегу.
Намокают паруса на ветру слюдою липкой.
Покажи свою ладонь. Я тебя не берегу.

Подожди на берегу. Берега - они такие.
Хочешь - море огради. Синевою на мели.
Голова моя в снегу. Далека Самофракия.
Волны плачут позади, удивляя корабли.

Лестниц мертвые меха понимая с полушага,
желтизну унылых стен проходя наискосок.
Потому дрожит рука над манжетой обветшалой,
что нашел на берегу только солнце и песок.

***
Помнишь ту ночь. Свет мерк. Било из всех аорт.
Мысли в крови. Пагоды глаз над горем бровей.
Воздух на лету оказывается так тверд.
Накорми меня. Я тот еще муравей.

Лукоморья не знать, но стоит молодой стеной
лихолесье. Годы, состоящие из одной
красной цифры на плавящейся земле,
никогда в Париже, шепча в телефон: parlez.

 

***
Где олово, чтобы залить нам в глотку,
где курево, чтобы смешить нам сердце,
а холодом нам не унять молодку,
а горечью нам не понять утрат.
Уходим мы, и каждый шаг последним нам
все кажется, но все не становится.
На Родине все из любви нашей слеплено,
мерзкой кашицей, мерзлой околицей.

Канальи мы, негде выжечь клейма нам.
Безжалостны. Сноровисты, подлы, жилисты.
У нас по карманам одни обидные шалости.
Да и сами никогда не решались просить

о милости.
Утром выходим из своего отрочества,
но свет удержать не можем до ночи свой
И не видать нам иного отечества,
чем безнадежное одиночество.

Артемида

Качает пальмами рука, играет стрелами Диана,
душа горит у моряка, как настоящая заря,
изба, прибежище сверчка, протяжны руки

Океана,
звезду видать издалека на лысине у звонаря.

Играй мне, колокол, сонет и полонез читай

по буквам,
мне музыки волшебный дом открыт, как облако лучам.
Жизнь совершенна, смерти нет, не выпустит она стрелу к вам,
по ней горюет Посейдон, песка прибрежного гончар.

Картавит криками народ неоспоримые рулады,
уходят вспять, поражены, владельцы меры и весов.
Граница Крита у ворот. Не запирай ума палаты.
Когда не знаешь тишины, поставь на музыку засов.

Качает пальцами тростник, смеются маленькие лани,
взрываясь шелковым огнем, как эта странная строка.
А ты меня с собой возьми, играть судьбу колоколами,
обедать хлебом и вином, ложиться спать на облака.

 

***

живые татушки гуляли по траве

ты прошептала мокрое приве

луна открыла полное окно

пришло давно

а на запястье отмечает час

железный жук и он один из нас

его глаза как камушки блестят

усы свистят

а я все пью работаю и пью

я i love you ни капли не пролью

мой покер сдан но утонул в репье

дурак крупье

***

Я живу за стеной, только шепот иной

раздается тугими ночами.

Там ребенок больной, там всегда выходной,

там звенят, но совсем не ключами.

Там играют смешную простую игру,

слышишь – падает мелочь густая?

Если вдруг я сегодня под утро умру,

я, наверное, просто растаю.

Так-то, друг – если вдруг. Все бывает тогда.

Даже водка бывает колючей.

Даже, будешь смеяться, сухая вода,

что в коробке на всякий случай.

Я читаю свое, ты читаешь свое,

остальное осталось за кадром.

Ты бы знал, кто сегодня меня узнает,

кто поет в этом мире цикадном.

Я живу у стены. Все углы неравны.

Все собаки скулят об одном.

И не знают цены старики пацаны,

выключая рассвет перед сном.

Немного цвета

Кофе подают на пролитом молоке.

Деньги считают пальцами в кулаке.

Спрашивается – это такая песня,

или лодку мучают на реке.

Потом обнаружил себя во Фресно.

Там было светло, но от веселых тесно.

А потом дождь, зеленый, как твои глаза.

Дальнейшее общеизвестно.

Только самым утром ослепительная оса

качала в воздухе желтые телеса.

Где мы? Наверное, Пиренеи.

Не разобрать без доброго колеса.

Вот так, именно так и онемею,

когда пойму, что больше я не умею.

Когда пойму, что сегодня совсем уйду.

С нею. Или не с нею.

Ночь. Неоновый звон. Шепоток Гименея.

Старик на углу хрипит в огненную дуду.

***
Несчастная страна убогих и лукавых.
Соборные стихи прочитаны с листа.
Возьми еще вина. Душа его на травах.
Слова его сухи. Судьба его чиста.

Какое солнце нам осветит день кромешный?
Какие звезды нам закатятся в рукав?
Возьми еще вина. Добавь живой черешни.
Другого и не знал, себя не отыскав.

Пойми свою печаль, себя не изувечив.
Собрался – уходи. Тебя уже здесь нет.
Не любишь – обещай. Возьми вина на вечер.
Оставь. Не береди. Живешь в другой стране.

***

а мне прошлое говорит ты прости прости

а мне настоящее сует ржавое шило в бок

а ты сама не удержала любовь в горсти

а ты сама все говорила мой бог

а он не твой и не мой он немой как слуга

а он слепой как вода тихий как города

а еще у него никогда не болела дочь

потому что дочери у него не было никогда

а ты смотрела как настоящее становится

остальным

остальным оставленным как смола оставляет

следы на камне

как камень оставляет следы в земле как хлеб

на столе

как круглая смерть в стволе