Сергей Комлев

Високосный год

Строфы 

***

Лужа все меньше и меньше. Сегодня – на треть.

Как-то тревожно: кому же достанется Грэмми?!.

Только сначала – прибраться, кофейник согреть

и на контуженых ходиках выправить время.

Там, где с тобою мы значились – прочерк, дыра.

В небе – такая же: не затянуть, не заштопать…

И календарь набухает от слова «вчера».

И голоса за стеной переходят на шепот.

***

Снова трамбует автобус свои закрома.

Птица восходит в зенит, как мечта богоборца.

Улицы, цокот прохожих, деревья, дома, -

все подморожено. Как при Царе-Миротворце.

Ну а вот чашку не склеить. Ты это судьбой

не называй, дорогая. Авансом – спасибо.

Речка – в мурашках. И медленно рваной губой

воздух глотает в садке непутевая рыба.

***

Нынче суббота. Последние звезды и сны.

Скоро рассвет прорисуется. Скоро – Благая.

Медленно – сквозь подземелие, сквозь пелены –

в сад она мокрый войдет, как свобода, нагая.

Ну а пока вся земля – опустевший вокзал.

Отменены расписания. Сутки вторые,

как Он оставил ее. И еще не сказал

в белых как солнце одеждах Садовник: Мария!..

Високосный год

                                  К.Рупасову

Вместе – это, когда не врозь

с тем, в кого аж до хруста врос.

(Дуремар бы сказал: невроз!)

Молоко на губах – остыло.

Говоришь – не разлей вода?

Ей, гряди, разгуляй-беда!

Отворяешь ей ворота,

А она – и с боков, и с тыла.

Но о том – ни гу-гу, молчок.

А не то – за бочок волчок.

…Как горошина и стручок…

…Всякой твари – даешь по паре!

Тут бы сказочке и конец…

К югу поезд спешит беглец.

Но сойдя, что в дуду игрец,

выдыхаешь в кулак: попали!

Порван ценник на лиха фунт.

Мы заляжем с тобой на грунт.

Cверху волны встают во фрунт

и берут берега в осаду.

Что не ведаем – то творим.

Не на дно – так в огне сгорим.

Как в закате последний Рим –

от Садового до Посада.

Ей, гряди, от Никит-ворот,

високосный недобрый год!

На столицу циклон идет,

как Монтекки на Капулетти.

По Охотному – ветер вскачь.

Обними меня и не плачь.

Ты же помнишь – не тонет мяч.

В Истре, Яузе, Клязьме, Лете.

* * *                          

По темным комнатам брожу,

слова как хлеб кроша.

Душа моя, что я скажу?

Что не сбылась душа?

Что ни души здесь? Что Борей

таков, что час иль два –

и посрывает с якорей

петровских острова?

Что беден в сумраке моем

на мост и площадь вид?..

Что дождь, который за окном –

темней, чем Гераклит.

* * *

…ибо скорбь близка, а помощник спит.

А не спит – так пьян, а не пьян – убег.

Ибо персть – не взыщет. А дым – не стыд.

Вот и ест глаза, вот и валит с ног.

…ибо пролит я у подошв сосны,

у горы основ, у тепла руки –

как вода. И кости потрясены…

И лицо Твое скрыл туман с реки…

* * *

Прошуми мне печаль, ветла.

Но не так, чтоб была светла,

а чтоб ветер всю ночь качал,

словно люльку, твою печаль.

Разведи мне костер, ветла.

Но не так, чтоб сгореть дотла.

Чтоб не смыла роса в зарю

с неба нашу печаль-золу.

 Покажи мне тропу, ветла,

По которой она ушла…

Где в конце – лебеда-звезда,

а над ней – как печаль – вода…

* * *

Баю-бай – на краю не ложиться,

только к стенке и чтоб – на живот…

По ночам шебурша шебуршится.

А по дням чепуха чепушится –

лопушится, ершится, живет.

Укрываясь чужою за тенью,

и у тени своей на краю,

я в кромешном бетоне затерян

(разве был я собою затеян?),

я на вечер себе предстою –

мокрый,  дерганный, в оре оравы,

пред которой дома на поклон…

Боже правый, виновных и правых!

Отыщи меня в этих муравах

и покровом неслышным покрой.